Дмитрий Быков убеждён, что литература — “единственный достоверный хроникер истории”.
“Июнь” собственно и представляет собой хронику предвоенных лет, как их представляет себе Дмитрий Быков.
Книга проглатывается за пару дней. Это запойное чтение, хотя ничего не предвещает, ведь читаешь версию “почему случилась война” в исполнении человека, который ненавидит саму среду в которой разворачивались события, как и того, кто был во всём виноват и кого нельзя называть.
Я не поверила ни единому слову написанному в книге, как и Москве конца 30-х, как её описывает автор. Может быть потому что с Быковым нахожусь по разные стороны баррикад.
Советский союз и крестьянско-пролетарские корни — это я. И это такое же впитанное с молоком матери отношение к миру, как у Быкова его еврейская абсолютная эрудиция и нетерпимость к “простому” человеку.
Каждый “простой” персонаж из “Июня” — это эссенция всего, что Быков ненавидит — невежественность, уравниловка, насилие, кляузы, наветы. Может быть из-за этого, слишком уж необъективного отношения, описания партсобраний в романе читаются как плохой сценарий для фильма о колхозе “Завет Ильича”. Черно-белые картонные фигуры произносят черно-белые картонные речи. Но это единственный момент к которому можно придраться.
[…] Революция породила мертвое, нежизнеспособное общество, это было уже видно — страна гибла, профессионал куда-то девался.
[…] Им не впервой было лечить внутренние проблемы внешним воздействием. Только война могла разрешить все. Она списывала что угодно, объединяла нацию, запрещала задавать вопросы. Так было множество раз — всегда, когда явно не получалось. А что не получалось — видели уже все.
[…] Ясно, что случай патологический, и что всем до смерти хочется списать свои грехи, увидать битву мировую.
В остальном, Быков со своим чувством языка как всегда близок к совершенству .
[…] Человека, употребляющего в поэзии слово «тихонько», следует до конца дней разжаловать в детские поэты и обязать писать про зайку.
Только его прекрасный язык может убедить читать историю персонажей, которые мне никак не близки и вообще не понятны.
Миша Гвирцман из семьи врачей, исключенный из московского литературного института. Мутный журналист-доносчик и предатель. Сумасшедший поэт верящий в силу слова, как физик в черную материю. И главный враг, убивающий всех и так ни разу за книгу и не названный по имени.
[…] Миша не хотел казаться хорошим. Этим он отличался от сверстников, не от большинства, а от всех. В сущности, только это и давало ему надежду, что из него получится писатель, не обязательно поэт, но в любом случае пониматель всего этого тонкого устройства. Что устройство есть, он понимал, и оно никогда не казалось ему слишком сложным. Как говорили в школе, когда учили надевать химзащиту, — «нормативы божеские».
Роман читать надо. Потому что это очень хороший русский язык. Я хотела погладить каждую строчку, настолько мне нравилось, как он написан. Я не имею права говорить о Быкове “он вырос”, хотя бы потому, что — кто я такая, чтобы так говорить. Но именно это чувство меня преследовало всю дорогу — Быков опять вырос.
[…] Такая слаженность, прилаженность могла быть только при изначальной предназначенности.
Он любит язык. Он его знает. Он поэт до кончиков пальцев и вся книга по сути — про то, как Дмитрий Быков любит язык и слова. Вся книга — состоит из слов, которые любит Дмитрий Быков. От части к части — поэзия книги усложняется вместе с главными персонажами. От начинающего и неопытного студента и так же составленных предложений, книга переходит к всё более сложным, но исключительно выстроенным конструкциям. Для каждого персонажа в книге язык меняется. Под конец полностью уходя в чистейшую поэзию. Хоть и поэзию сумасшествия.
“Июнь” рассказывает о мире существующем в голове Быкова. Там много исторической неправды, много национальной ноши, много жизненного опыта. Это очень хорошая книга.
Leave a Reply