Спектакль “Ставангер”

Ездили в Лиепаю с Денисочкой, посмотреть “Ставангер” Марины Крапивиной. Пьеса написана для трех языков – русского, английского, норвежского. А у нас Кристина, Николай, Одд и еще 7 человек разговаривают на латышском языке и русским мате.

Ahueķ, bļaģ, pizdec. (с) Денис

На сцене не было сцены. Там скорее стоял контейнер, “караваны, где живут литовцы” по Кларксону, где стена обращенная к зрителя переделана под витрину. За стеклом 10 человек одновременно разыгрывают обычные драмы – несчастная жена, убогий муж, безнадежный брат, отец-паралитик играющий в бога, норвежский психопат-любовник и его бывшая жена-наркоманка с больным ребенком, русская проститутка Жанна.

Спектакль драйвит как редкий техномикс может себе позволить. Речитатив персонажей лишен интонаций и жизни. Эффект вовлечения приходится на визуальную часть перенасыщенную смыслами.

Бегущая строка рассказывает о туалетных подробностях жизни героев.

Персонаж, держащий в руках камеру на протяжении всего действия, транслирует происходящее сразу на два телевизора в “комнатах”. Театральная версия Royle family, только без любви.

В какой-то момент, кто-то из параллельного сюжета ставит чайник. На 3 минуты на сцене полная тишина – семья в гостиной смотрит телевизор. Тишина разрешается щелчком закипевшего чайника и репликой брата в трениках “Терпеть не могу арт-хаусное датское кино”. Очередная рекурсия и чуть ли не единственная шутка. Впрочем, зал смеялся часто.

Кто этот режиссер, который придумывает пускать предсмертную наркоманскую пену изо рта взбитыми сливками.

Изображать секс дрелью.

Мыть посуду в розовой воде над умирающей стюардессой.

Трупы складывать в холодильник.

Дышать на стекло, покачиваясь, уговаривать себя “Я не умерла”, как будто этот след на стекле не исчезнет через минуту, как и жизнь. И можно сколько угодно себя уверять, что не умрёшь, но конец твоей жизни уже начался. Можно много делать, пытаясь изобразить жизнь. Бегать к заграничным любовникам, где надо убеждать, что ты не русская – es esmu latviete. Бросать мужей и любовников, чтобы опять почувствовать себя живой и находить там, заграницей, всё те же скелеты в шкафу. Но суть не меняется – ходячие трупы, заученные тексты, привычные интонации в которых нет ни капли жизни, ни капли эмоции, только телодвижения. Броуновское движение тел, постоянные столкновения приводящие к микро-сценам, иногда кажущиеся драмами – здесь мы падаем в самолете, здесь попадаем в аварию, здесь трогаем надутые шарики имея в виду силиконовые сиськи, здесь сочиняем…

Я могу продолжать писать в том же духе бесконечными простынями, как и этот спектакль мог бы продолжаться бесконечно, о чём нам честно сообщают в финале. Смысла и там, и там – ноль.

Спектакль же охуенный.