Я обожаю Марсианина. Я его смотрела раз пять и посмотрю еще столько же. Я считаю, что это идеальное кино на 50%, ровно на всю “марсианскую” его половину.
Там клево всё. Картинка. Мэтт Дэймон. Я его долго не понимала, но теперь, когда он взрослый, он стал совсем настоящим. Классный саундтрэк (диско – рулит!). Упертость истории в технический прогресс. Вообще, вся идеологическая составляющая – абсолютизация науки, силы человеческого духа, как глоток свежего воздуха.
Только вот выйдя из кино после премьеры, и будучи в бешеном восторге, я все-таки ощущала привкус чего-то странного. Чтобы поймать странность за руку, пришлось посмотреть фильм еще два раза. И тогда я ее увидела. Странность, точнее лёгкий привкус неестественности, фильму придаёт ее краеугольная идея. Поймать ее сначала было сложно, потому что в кино она явно выражена буквально одним словом. Зато в книге, которую я тоже решила прочитать, чтобы быть уж совсем уверенной, главная философская идея расписана подробно на двух последних страницах. Чтобы, так сказать, не дай бог не проглядели.
Эта идея – самоценность человеческой жизни. Не личности, жизни.
Тут как бы можно и песенки конец, но мне еще охота попечатать.
Идея эта, хоть и крайне популярная, но ложная, о чем стоицизм говорит уже вторую тысячу лет кряду.
Действие Марсианина развивается в американской версии Полудня 22 века. И самое смешное, что и здесь, американская утопия, и это вполне логично, антагонистична советской. Если у Стругацких во главу угла ставились развитие объективной ценности каждого, то в американской, ты ценен уже потому, что жив. А то, что кино про умного космонавта, так это потому про спасение рядового дворника такой красивый фильм не снимешь.
Идея равноценности жизни дворника и лучшего ботаника Марса – доведенная до крайности, краеугольная этическая составляющая американского общества – святость (в прямом смысле) частной или, точнее, личной собственности, с самой главной собственностью – жизнью человека – во главе.
Проблема в том, что каждый готов поверить в абсолютную ценность своей жизни. Сложно в этом убедить остальных. А фильм, похоже, очень-очень хочет убедить в том, что мир будущего – он про это. Не про идею, которая может спасти жизни миллионов, в про одну конкретную жизнь, любую жизнь.
Задача объективно сложная, потому что противоречит базовой социальной настройке, почти инстинкту, десять человек важнее одного, просто потому, что от этого зависит выживание вида.
Когда Митч говорит, что сама идея космических полетов не стоит одной жизни – он врёт.
Именно тут ломается вся достоверность фильма. То есть, да, ты веришь, что техники безоговорочно согласилась бы на все возможные сверхурочные. Веришь в то, что команда подписалась бы сгонять туда-обратно, на плюс-минус лишний год в космосе. В конце концов, сколько история знает примеров самоотверженности людей, рисковавших всем ради товарища (хотя, о скольких, “брошенках” мы не знаем?).
Даже веришь в то, что NASA спокойно вытащили из государственного бюджета лишние полмиллиарда долларов на новый зонд. В конце концов, есть уже серьезное подозрение, что Гуттенберг в свое время работал по заказу ФедРезерва.
Но потом правдоподобие начинает хромать на обе ноги… Взорвать один зонд и тут же собраться запускать второй. Really? Сорвать китайскую миссию, которая всё-таки не в воздухе висела, перед ней стояли конкретные задачи и еще планов на 10 лет вперёд. Грубо говоря, сколько китайских детей, недосчитается рисинок в своих тарелках, чтобы спасти американского дядю. Really, really?
Обычный здравый смысл начинает тебе говорить – каким бы симпатюлей и отличным учёным ни был Мэтт Дэймон, его спасение обходится неизменно слишком дорого.
Ну и последний выстрел, уже в голову, сцены ликующих миллионов, в едином порыве празднующих благополучное возвращение марсианина. Did they mean, are you fucking kidding me?
А ведь если бы перед автором не стояла бы эта глупая идея довести именно ценность жизни до абсолюта, могла бы получится вполне правдивая история.
Можно было сохранить весь сюжет фильма, только закончить его чуть иначе. Например, историей о том, как пара камней или там горстка земли, привезённой с Марса, через 30 лет привела к открытию лекарства от насморка или там накормила всю землю. Потому, что именно это делают люди с наукой – учатся, рискуют жизнью, чтобы потом со всеми этими МРТ и спутниками, делать жизнь лучше глобально.
И ведь они почти, ПОЧТИ, это сделали. Ведь чем занимался Уотни, после того, как узнал, что зонд к чертям взорвался и его теперь вряд ли спасут? Он завершает научную работу, прерванную бурей и продрявившей его антенной.
Киношникам бы сделать еще один, маленький шаг, перевести фокус на это – на то, что он считал необходимым довести работу до конца, что в своем письме родителям с того света, он упирал на то, что его работа – была смыслом его жизни. И тогда бы стал ясен смысл подвига, смысл которого не очевиден в моменте – любой вклад в будущее, даже горстка земли, может вырасти в пользу в будущем. Не спасение одной единственной жизни, ради жизни, а ради возможного блага для многих.
Leave a Reply